Чукотка. Методы выживания

О последнем альбоме группы Metallica её барабанщик Ларс Ульрих высказался предельно лаконично: «Здесь много сурового дерьма». Интересно, что бы он сказал, если бы съездил с нами на Чукотку?

Однажды, когда я приехала на Чукотку, мой друг из Анадыря между делом рассказал, как в селе Марково браконьеры ловят медведей при помощи садистских капканов. Кусок трубы с двух сторон пробивают гвоздями под наклоном, а в центр ловушки кладут для приманки какое-нибудь лакомство. Медведь, найдя в лесу такую трубу, пытается дотянуться до еды лапой, и в неё вонзаются гвозди. Тогда он засовывает в капкан вторую лапу, и она тоже застревает. Когда животное оказывается обездвиженным, к нему можно подойти и выстрелить в упор, а потом отрезать от мёртвого медведя лапы и продать китайцам, которые сварят из них очередное средство для крепкого стояка. Услышав о таком варварстве, я решила отправиться в Марково, чтобы снять там жёсткую кровавую историю о том, как местные охотники добывают лосей и медведей. Я надеялась найти браконьеров и запечатлеть для истории их зверские расправы над животными, нарушающие целую кучу законов...

Вообще, Марково – это такой чукотский оазис. Здесь растут деревья, а слой вечной мерзлоты намного тоньше, чем где-либо в округе. Если постараться, тут можно даже выращивать картошку и другие овощи (в большинстве чукотских сёл это в принципе невозможно). Конечно, в таком месте много всякой живности, а поголовье лосей и медведей самое большое на Чукотке. Случается, медведи сами приходят в село и ложатся чуть ли не рядом с домами охотников – будто ждут, пока их пристрелят. Ещё тут можно встретить росомах, соболей, лис, оленей и всяких белкообразных зверьков, но они, к счастью, в село стараются не заходить. 

Перевозки в направлении Марково осуществляет самолёт DHC-6, в простонародье называемый «Дашка». Если у тебя нет связей, то купить билет на него, скорее всего, не получится. При этом, когда я всё же попала на борт, выяснилось, что половина салона пуста. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: транспортная система на Чукотке не подчиняется законам обычной логики. «Дашка» – самолёт совершенно уникальный. Салон в нём меньше маршрутки, а пилоты сидят буквально в одном помещении с пассажирами. Их не отделяют ни стена, ни дверь. Так что весь процесс управления летательным аппаратом происходит прямо на ваших глазах. Взлетая, «Дашка» несколько раз подпрыгивает на полосе, прежде чем отрывается от неё окончательно.

Единственным человеком в Марково, с которым удалось установить контакт ещё до прибытия, был некий Николай – знакомый моего знакомого, который по-свойски предложил снять у него комнату с оплатой в тысячу рублей за ночь (для сравнения: средняя цена съёмного жилья в селе – полторы-две тысячи). Пришлось согласиться. Тем более что Николая рекомендовали как первоклассного охотника, с которым можно обсудить будущий репортаж и попросить совета. Советовать он начал почти сразу. Услышав, зачем я приехала, Николай очень доходчиво и аргументированно объяснил, что ничего у меня не выйдет и лучше сразу вернуться обратно. На дворе октябрь, и охота на лосей ещё закрыта: у них сейчас заканчивается гон. Чтобы охотиться на медведей, нужна лицензия, а она есть далеко не у всех. Конечно, многие ходят и без лицензии, но эти люди с собой никого не возьмут, даже если поклясться, что их лица не попадут в кадр. Никто не хочет брать с собой незнакомцев. Кроме того, реки уже начинают замерзать, так что доплыть к месту охоты не получится, а ехать по льду на машине или снегоходе ещё рано.

Однако я не собиралась сдаваться и на следующий день начала ходить по местным администрациям и расспрашивать здешних жителей в надежде найти проводника. Всё напрасно! Вечером я обзвонила всех своих чукотских знакомых, узнавая, нет ли у них какого-нибудь человека в Марково. И вот правило пяти рукопожатий сработало, (причём в этот раз хватило и четырёх. Через полчаса мне перезвонил Гена – чуванский потомственный охотник. Мы встретились, обсудили детали и договорились на следующий день ехать с ним, двумя его братьями и сибирской лайкой по кличке «Чингиз» в их семейную охотничью избу. Это был старый дом где-то глубоко в тундре, почти в ста километрах от Марково. Мы собирались провести там три дня. И почему в этой ситуации меня ничего не смущало?

Утром братья приехали за мной на огромном Nissan Safari. И, пока я рассчитывалась с Николаем за комнату, он настойчиво пытался выяснить, куда и с кем я еду. Я ничего не отвечала, думая, что он хочет помешать нашей экспедиции, а он всё повторял: «Это крайне опасно, я должен знать, куда вы едете, чтобы понимать, откуда потом спасать». Только позже я поняла, что говорил он вполне серьёзно.

Дорог как таковых в этих местах нет, только иногда более-менее видна колея, так что ехали мы очень медленно. Когда переезжали не до конца замёрзшую реку, лёд под машиной начал скрипеть, а от колёс пошли трещины. К счастью, мы успели добраться до берега раньше, чем ледяная корка на реке окончательно исчезла. Потом, ещё через семь часов ужаса на колёсах, мы застряли в болоте. И Гена с братьями четыре часа пытался вытащить внедорожник на твёрдую землю. Командовал Гена, а братья молча выполняли распоряжения. Казалось, они вообще не привыкли выражать своё мнение вслух. Впрочем, все попытки выбраться оказались тщетными. Я ничем не могла им помочь и только наблюдала со стороны, постепенно замерзая.

Когда совсем стемнело, а надежда вылезти из болота окончательно растаяла, мы поняли, что у нас нет ни воды, ни чая. Только конфеты, которыми мы питались весь день и которые всем ужасно надоели. Гена заявил, что он устал вытаскивать машину и дальше надо идти пешком – в избе есть еда и спальники. Идти осталось всего-то тридцать пять километров, так что к утру доберёмся. Конечно, во время своих путешествий по Чукотке я привыкла доверять проводникам, поскольку мне неизвестны местные законы выживания, но идея пройти ночью по тундре тридцать пять километров выглядела самоубийственно. На всякий случай я спросила спутников, насколько разумно это решение, пытаясь подтолкнуть их к мысли отправиться в путь на рассвете. Но Гена с братьями ответили, что они родились с ружьями в руках, а местность знают как свои пять пальцев. Так что это медведи должны нас бояться, а не наоборот. Что касается расстояния, то это вообще ерунда.

И вот, освещая дорогу фонариком айфона, мы пошли пешком по самой медвежьей местности на всей Чукотке. У нас было одно ружьё и карабин на десять патронов. В случае нападения медведя в полной темноте нам хватило бы их только на то, чтобы прострелить себе башку. Когда мы прошли примерно километр, я вдруг обнаружила, что Гена абсолютно не умеет пользоваться GPS-навигатором и мы уходим всё глубже в тундру, постепенно теряя и машину, и дорогу к избе. То есть, скорее всего, мы умрём. На моих плечах пятнадцатикилограммовый рюкзак, местность вокруг болотистая, и всюду кочкА (так здесь называют тридцатисантиметровые возвышения из мха). Кроме того, мы ничего не видим, а животные в темноте и без айфона видят прекрасно.

Ещё через три километра мы с братьями Гены, как убитые, повалились на землю и начали есть снег: нестерпимо хотелось пить. Сам же Гена продолжал настаивать на том, что осталось пройти километров тридцать. После долгих дебатов мы всё-таки решили вернуться к машине и ждать рассвета. Но перед тем, как уснуть, нам пришлось ломом продолбить прорубь в болоте, чтобы попить хоть какой-то воды. Нас всё ещё мучила жажда, и эта болотная жидкость в тот момент показалась самой вкусной на свете. А дальше мы до утра проспали в машине, которая, кстати сказать, застряла под наклоном примерно в сорок градусов. Что ж, по крайней мере, мы были живы.

Проснувшись, мы продолжили вытаскивать машину. Для этого всего лишь нужно было найти дерево. Чтобы достать автомобиль из болота, два больших бревна вбивают как можно глубже в промёрзшую землю и привязывают к ним тросы. Вторые концы тросов прикрепляют к задним колёсам машины, а потом включают задний ход – таким образом, тросы наматываются на колёса и внедорожник удаётся вытащить. Проблема была только в том, что в тундре деревья почти не растут, так что нам пришлось пройти ещё пару километров, чтобы найти хотя бы одно.

С огромным трудом выбравшись из болота, мы снова поехали в сторону семейной избы братьев. Пять раз мы застревали в небольших речках и новых болотах, нам то и дело приходилось пилить лёд вокруг машины и снова вбивать брёвна в землю. К моменту, когда стало темнеть, мы капитально застряли на огромной кочкЕ. Три часа пытались выбраться, но только глубже увязли. Всё это напоминало день сурка, но, по крайней мере, я была уверена, что уж на этот раз никому не придёт в голову идти к избе пешком. Я ошибалась. И, решив было развести костёр и набрать речной воды, заметила, что парни пакуют вещи.

– Куда собрались?
– Пойдём до избы, всего девять километров осталось, – ответил мне Гена.
– Вчерашний опыт тебя ничему не научил?!

– Я не хочу снова ночевать в машине.
– Это большой риск, это страшно и глупо, я останусь в машине.
– Ты не можешь одна остаться в машине.
– Не могу, но...
Спор продолжался долго. Я методично приводила доводы за то, чтобы дождаться рассвета в автомобиле, но Гене это было как об стенку горох. Минут через двадцать я поняла, что скоро взорвусь. Вообще-то я привыкла быть вежливой со своими героями, это часть журналистской работы, но сейчас человек хотел просто так, без всякой на то необходимости, рискнуть моей жизнью, и это приводило в ярость. В момент, когда я была готова использовать в качестве аргумента ружьё, в разговор вмешались молчаливые братья: «Ген, может, и правда дождёмся утра?» И что вы думаете? Большинство взяло верх!

Проснувшись, мы чувствовали себя омерзительно. Шёл третий день в тундре. Собрав вещи, мы всё-таки пошли к избе пешком. Чтобы преодолеть девять километров, потребовалось шесть часов. После всех приключений избушка в тайге показалась пятизвёздочным отелем. Машина так и осталась посреди тундры, и было совершенно непонятно, как её оттуда доставать. Оставалось надеяться, что рано или поздно родственники моих провожатых спохватятся и приедут нас спасать.

В избушке, в самом деле, были кое-какие припасы, но надолго их очевидно не хватит. Нужно было идти на охоту. Добыча лося или медведя для меня стала не только темой репортажа, но и насущной необходимостью. Надо сказать, чуванцы – отличные охотники. Посмотрев на след лося, которого они всегда называют сохатым, они могут определить его пол, вес и планы на ближайшее будущее. Мы с братьями начали осматривать окрестности в поисках следов. Выяснилось, что лось неподалёку есть – это самка с детёнышем. Скорее всего, она уже учуяла нас и собирается вместе с лосёнком перейти через реку на остров, где её будет не достать. Мне совершенно не нравилась идея убивать самку лося и её детёныша, но мои спутники считали, что должны её выследить, и спорить с ними было бесполезно. Их не останавливал даже закон. Как коренные жители, чуванцы могут охотиться без лицензии, но лишь в охотничьи сезоны. Кроме того, убивать потомство животных строго запрещено. Три дня мы бродили по тайге, но, несмотря на охотничий талант моих спутников, никого не нашли. Лоси – животные умные и очень тихие. Самец с гигантскими рогами может передвигаться по лесу абсолютно бесшумно, не задев ни одной веточки. А может просто залечь в дергомотнике (высоких густых кустах), и его не увидишь и не услышишь, разве что случайно наткнёшься.

На четвёртый день бесплодных поисков Гена впал в такую ярость, что объявил, будто собирается зарезать и сожрать лосёнка сырым прямо на месте, когда всё-таки его поймает. Он явно терял способность разумно мыслить. Мои силы тоже были на исходе. Я даже стала сомневаться в необходимости делать репортаж про охоту. Мне очень хотелось, чтобы лосиха с детёнышем благополучно перебрались через реку, и ради этого я готова была остаться без еды и фотографий. На пятый день около четырёх утра выяснилось, что животные всё же ушли на остров. Парни были в бешенстве, а я облегчённо выдохнула.

Когда живёшь в таёжной избушке, ты как будто переносишься в старые чёрно-белые фильмы про деревню. Утром первым делом идёшь по воду (говорить «за водой» тут не принято). Потом завтракаешь и собираешься на охоту. Охотишься до наступления сумерек. Возвращаешься и принимаешься за домашние дела: пилишь деревья, рубишь дрова, топишь печь, готовишь еду и каждые два часа делаешь перерыв на чай (для этого есть специальный глагол – «чайковать»). Всё остальное время ты сходишь с ума от скуки или играешь в карты. Да, и при этом ты почти никогда не моешься.

У чуванцев есть много удивительных примет. Например, когда я в первый раз зашла в избу и хотела завалиться на нары, мне сказали: «Стоять! А с хозяином поздороваться?» Я подумала, что это шутка, но потом по лицам ребят поняла всю серьёзность ритуала. Пришлось вслух произнести: «Привет, хозяин!» Однажды вечером я собралась вымыть посуду, а вода закончилась. Я решила, что выйду на улицу и помою тарелки снегом. Все трое выскочили вслед за мной: «Ты что делаешь?! Ведь пурга начнётся, нас отсюда не вытащат!» А однажды ребята почему-то решили, что нужно, чтобы пошёл снег, и начали «делать снегопад»: вынесли на улицу медвежью шкуру и долго ею трясли. Самое забавное, что на следующий день действительно повалил снег.

В какой-то момент я вдруг осознала, что нахожусь в тайге с тремя малознакомыми мужиками и, случись что, меня никто никогда не найдёт. А ведь мне известны истории о том, как люди пропадали в тундре или тайге. Кроме того, выяснилось, что один из моих чуванцев уже сидел за какую-то драку, а теперь разыскивается за угон. Некоторое время мне было страшновато. Но постепенно я привыкла к ребятам: несмотря на свой разбойничий вид и манеры, они оказались очень мягкими людьми и относились ко мне как к младшей сестре. Выяснилось, что за всю историю существования этого дома я – вторая женщина, которая в нём оказалась. Первой была их мама.

А время шло. Из еды у нас остались только макароны. Мы опустошали последнюю банку сгущёнки и докуривали последние сигареты. К счастью, мы нашли ещё несколько пачек «Беломора» пятилетней выдержки и легко перешли на него. К чаю вместо сладкого Гена жарил муку с сахаром. Всё это начинало угнетать. Темы разговоров в избушке сводились в основном к воровству, тюрьме и кто кому за что набил лицо. Причём на каждые десять сказанных слов приходилось в среднем девять матерных. Ещё были истории про психбольницы: оба брата Гены уже успели в них побывать. Дело в том, что в Марково, если ты плохо учишься, бездельничаешь и хулиганишь, тебя могут прямо с уроков забрать санитары и увезти в психиатрическую лечебницу. Такая вот особенность местной системы образования.

По жизни я очень быстро ассимилируюсь. И однажды вдруг обнаружила, что сижу в странной позе, курю «Беломор», матерюсь как сапожник и увлечённо играю в карты. Это напугало меня даже сильнее, чем перспектива на месяц застрять в тайге. Ещё меня очень тревожило, что перед отъездом я сказала родным, что вернусь через три-четыре дня. Никакой связи с внешним миром у нас не было, так что теперь я не могла даже сообщить маме, что жива. Я физически ощущала, как седеют волосы на её голове. Где-то в нескольких километрах от нашего дома бродил медведь. В ловушки он не попадался, а идти на него охотиться ни у кого не было сил. Время как будто бы исчезло – я перестала считать дни, и мне казалось, что мы торчим в тайге уже по меньшей мере несколько месяцев.

На самом деле прошло всего девять дней. На десятое утро мне уже не хотелось вылезать из спальника. Одна камера была сломана, широкоугольный объектив приказал долго жить сразу вслед за ней. Репортаж я так и не сделала. И вдруг один из моих спутников вбежал в избу и заорал: «Гена, бежим к дороге! Я слышу вездеход!» Они умчались, а я, одевшись, не спеша вышла на улицу. В направлении нашей избы двигалось нечто напоминающее танк. Когда машина остановилась, из неё вылез очень большой и очень злой человек и начал орать благим матом на всех одновременно. Это был дядя Вова. Он продолжал неистово материться, иногда для убедительности хватаясь за топор. Сначала было тревожно, но его речевые конструкции так меня поразили, что в итоге я согнулась от приступа смеха. Накричавшись, дядя Вова вручил нам шоколад и нормальные сигареты.

Дальше были десять часов обратной дороги. Сначала на вездеходе, потом на машине, которую мы всё-таки стащили с кочкИ. Вездеход дяди Вовы по пути ещё несколько раз вытаскивал наш Nissan из болот и рек. А потом в Марково, когда я снова обрела душ, сотовую связь и чистую постель, мне показалось, что на свете нет места милей. Правда, я пожалела об этих мыслях, когда опоздала на самолёт и застряла там ещё на неделю, но за это время мои охотники окончательно стали мне братьями. И пусть иногда они кажутся странноватыми дурачками и разгильдяями, они одни из лучших людей, которых мне довелось встречать в этом мире.

 Текст Виктория Соколова